![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
cheshire_pigПолагаю, что никто из счастливых обладателей загородной недвижимости категории "дача"*, вступая во владение этим неоспоримым атрибутом советского благосостояния, не предназначал ему стать неким гибридом антикварной лавки (в лучшем случае) или лавки старьевщика (в худшем) и местным филиалом обычной городской помойки, если из помойки исключить компонент собственно помоев. Тем не менее, по прошествии недлинного срока (а часто - и вовсе немедленно) по заселении дача оказывается предпоследним пунктом длинного, иногда - в несколько десятилетий, путешествия домашнего скарба по жизненному циклу от магазина к свалке, причем для значительной части оного скарба пребывание на этом этапе вполне характеризуется расхожей сентенцией о том, что нет ничего более постоянного, чем то, что мы называем временным.
Между тем, для людей, свозящих на дачу мебель, которую уже стыдно терпеть в городской квартире, книги, которые уже никто никогда не будет читать, подшивки журналов за тысяча девятьсот мохнатое десятилетие**, старую посуду***, ошметки неиспользованных или, напротив, использованных в хвост и в гриву стройматериалов****, вышедшую из моды одежду, которую уже никто никогда носить не будет, но которую "еще носить и носить"*****.
Вопреки идиллии, уже было нарисовавшейся в головах любителей дачной тишины и уединения со старой книжкой в руках, чаще всего никакими приятными интеллектуальными сюрпризами попадание на такую дачу не чревато. Скорее всего, вам не удастся найти букинистических изданий (люди, покупающие букинистические издания, обычно знают им цену и хранят поближе к дому, да еще и читают время от времени), да и какую-то ценность в издании "Мальчиша-кибальчиша" 1937-го года узреть способны только заядлые библиофилы да ботаники: последние опираются на сюжет в иследованиях миграций и популярности разных сортов травы среди советской пишущей интеллигенции.
Я как-то уже рассказывал, помнится, о двух литературных открытиях, сделанных мной на чужих дачах. Во-первых, я обнаружил толстенные подшивки журнала "Крокодил" то ли за десять, то ли за все пятнадцать послевоенных лет. Как они там сохранились, ума не приложу, но вот ведь - сохранились, и прекрасно. Там были такие чудесные карикатуры Кукрыниксов, это что-то! В девять лет человеку обычно не свойственно интересоваться внешней политикой, но я от безысходности устроил себе в то лето такой ликбез, что еще много лет после этого свободно и не напрягаясь блистал на политинформациях, благо принципиальной разницы между 1955-м и 1980-м годами не было. А еще там была та самая книжка, после которой я заработал свой первый невроз. Но об этом я уже где-то тут писал, хотя и не могу теперь найти тот пост. И ладно.
* Здесь я имею в виду не современное понятие "загородный дом", в котором живут круглогодично те удачливые или небедные сограждане, кто может позволить себе жилье в непосредственной близости к Москве, или кто не нуждается в ежедневном присутствии в Нерезиновой. Здесь дача - это именно дача, то есть когда-то отхваченные шесть (ну или больше, кому повезло) соток с возведенным на них строением, чаще всего - на кудыкиных ебенях, часто - с удобствами во дворе, и потому обитаемые только в теплое время года.
** Эти журналы, чаще всего толстые литературные дайждесты типа "Иностранки", "Невы" или "Нового мира" можно было выкинуть с чистой совестью еще в начале девяностых, ибо те авторы, которых в советское время можно было прочесть только там, стали легко и непринужденно доступны в свободной продаже (если вообще заслуживали того, чтобы тратить на них свое время). Тем не менее, я знаю множество людей, кто бережно хранит эти пыльные толстые стопки, перевязанные крест-накрест - и уже на века - веревками, со следами потеков то ли от воды, то ли от пролитого сока, - на даче (уж если хранить, то не в городской же квартире, памятуя стоимость московского квадратного метра). Эти веревки никогда уже не будут развязаны. Это так же верно, как и то, что эти стопки никогда не будут вынесены на помойку, как минимум при жизни тех, кто эти журналы покупал: слишком много связано с ними воспоминаний, и к тому же кто по собственной воле выкинет вещественное подтверждения собственного интеллектуального статуса и принадлежности к "думающей интеллигенции"?
*** На каждой даче есть обязательная эмалированная кастрюля, а иногда и несколько, со сколотой в разных местах эмалью, алюминиевая кастрюля, помятая в одном или нескольких местах, несколько старых кухонных ножей с деревянной рукояткой и сточенным до непостижимой узости лезвием и эклектичная до изумления коллекция чашек и кружек.
**** Их даже в печках не жгут. Печки топят вполне конвенциональными дровами, потому что народ в целом, конечно, дурак, но не идиот, и совать в печь палку с сантиметровым слоем краски себе не враг. Ее бережно хранят в сараях про запас, авось на что-нибудь сгодится. Тот факт, что за прошедшие годы так ни на что и не, никого особенно не смущает. Это же "добро", а добро кто ж выкидывает.
***** Батюшка некоторой цервки в немаленьком довольно-таки городке Калужской области решительно пресек попытки населения принести ему мешки с б/у одеждой для раздачи бедным или в детские дома: "приносите, пожалуйста, новое". Прихожане, раз в полтора столетия наконец сподобившиеся вынести из дома накопившийся хлам, были очень оскорблены. Хлам, тем не менее, назад домой не доехал: помойка оказалась ближе. В конце концов, первый, что ли, раз благие начинания оказываются на помойке?
Талеб пишет о "временных ситуациях" и об обманчивости этого самовнушения, приводя в пример беженцев из Ливана, покинувших страну после начала там гражданской войны, иранцев, уехавших в 1978-м году в Европу, палестинцев, оставивших территорию Израиля в 1948-м и русских эмигрантов, оседавших после 1917-го в Берлине, видимо, потому, что это была наиболее близкая к России европейская столица, не затронутая большевистским катаклизмом. Все они убеждали себя и окружающих, что эти перемены временные, и все они оказывались все еще там же спустя десятилетия. И только Керенскому фатально не повезло, но о нем Талеб не упоминает.
К слову, русский перевод "Черного лебедя" существует и продается в магазинах. В переводе книга потеряла почти весь шарм изумительного стиля Талеба, но, поскольку главная ценность ее все же не в литературных достоинствах, смело рекомендую ее для чтения теми из уважаемых читателей, кто пока не уверен в своей способности осилить оригинал.
Между тем, для людей, свозящих на дачу мебель, которую уже стыдно терпеть в городской квартире, книги, которые уже никто никогда не будет читать, подшивки журналов за тысяча девятьсот мохнатое десятилетие**, старую посуду***, ошметки неиспользованных или, напротив, использованных в хвост и в гриву стройматериалов****, вышедшую из моды одежду, которую уже никто никогда носить не будет, но которую "еще носить и носить"*****.
Вопреки идиллии, уже было нарисовавшейся в головах любителей дачной тишины и уединения со старой книжкой в руках, чаще всего никакими приятными интеллектуальными сюрпризами попадание на такую дачу не чревато. Скорее всего, вам не удастся найти букинистических изданий (люди, покупающие букинистические издания, обычно знают им цену и хранят поближе к дому, да еще и читают время от времени), да и какую-то ценность в издании "Мальчиша-кибальчиша" 1937-го года узреть способны только заядлые библиофилы да ботаники: последние опираются на сюжет в иследованиях миграций и популярности разных сортов травы среди советской пишущей интеллигенции.
Я как-то уже рассказывал, помнится, о двух литературных открытиях, сделанных мной на чужих дачах. Во-первых, я обнаружил толстенные подшивки журнала "Крокодил" то ли за десять, то ли за все пятнадцать послевоенных лет. Как они там сохранились, ума не приложу, но вот ведь - сохранились, и прекрасно. Там были такие чудесные карикатуры Кукрыниксов, это что-то! В девять лет человеку обычно не свойственно интересоваться внешней политикой, но я от безысходности устроил себе в то лето такой ликбез, что еще много лет после этого свободно и не напрягаясь блистал на политинформациях, благо принципиальной разницы между 1955-м и 1980-м годами не было. А еще там была та самая книжка, после которой я заработал свой первый невроз. Но об этом я уже где-то тут писал, хотя и не могу теперь найти тот пост. И ладно.
* Здесь я имею в виду не современное понятие "загородный дом", в котором живут круглогодично те удачливые или небедные сограждане, кто может позволить себе жилье в непосредственной близости к Москве, или кто не нуждается в ежедневном присутствии в Нерезиновой. Здесь дача - это именно дача, то есть когда-то отхваченные шесть (ну или больше, кому повезло) соток с возведенным на них строением, чаще всего - на кудыкиных ебенях, часто - с удобствами во дворе, и потому обитаемые только в теплое время года.
** Эти журналы, чаще всего толстые литературные дайждесты типа "Иностранки", "Невы" или "Нового мира" можно было выкинуть с чистой совестью еще в начале девяностых, ибо те авторы, которых в советское время можно было прочесть только там, стали легко и непринужденно доступны в свободной продаже (если вообще заслуживали того, чтобы тратить на них свое время). Тем не менее, я знаю множество людей, кто бережно хранит эти пыльные толстые стопки, перевязанные крест-накрест - и уже на века - веревками, со следами потеков то ли от воды, то ли от пролитого сока, - на даче (уж если хранить, то не в городской же квартире, памятуя стоимость московского квадратного метра). Эти веревки никогда уже не будут развязаны. Это так же верно, как и то, что эти стопки никогда не будут вынесены на помойку, как минимум при жизни тех, кто эти журналы покупал: слишком много связано с ними воспоминаний, и к тому же кто по собственной воле выкинет вещественное подтверждения собственного интеллектуального статуса и принадлежности к "думающей интеллигенции"?
*** На каждой даче есть обязательная эмалированная кастрюля, а иногда и несколько, со сколотой в разных местах эмалью, алюминиевая кастрюля, помятая в одном или нескольких местах, несколько старых кухонных ножей с деревянной рукояткой и сточенным до непостижимой узости лезвием и эклектичная до изумления коллекция чашек и кружек.
**** Их даже в печках не жгут. Печки топят вполне конвенциональными дровами, потому что народ в целом, конечно, дурак, но не идиот, и совать в печь палку с сантиметровым слоем краски себе не враг. Ее бережно хранят в сараях про запас, авось на что-нибудь сгодится. Тот факт, что за прошедшие годы так ни на что и не, никого особенно не смущает. Это же "добро", а добро кто ж выкидывает.
***** Батюшка некоторой цервки в немаленьком довольно-таки городке Калужской области решительно пресек попытки населения принести ему мешки с б/у одеждой для раздачи бедным или в детские дома: "приносите, пожалуйста, новое". Прихожане, раз в полтора столетия наконец сподобившиеся вынести из дома накопившийся хлам, были очень оскорблены. Хлам, тем не менее, назад домой не доехал: помойка оказалась ближе. В конце концов, первый, что ли, раз благие начинания оказываются на помойке?